Владимир Ролов

О себе: «Родился в 1953 г. на Южном Урале. Первую камеру получил в восемь лет, а вот к фотографии приобщился на год раньше. Кто прошел «мокрую фотолабораторию», поймет коллегу с первого слова: сульфит. Его запах, запах фиксажа, запах гидрохинона и ацетатной пленки – запахи моего детства. Восторг от фотографии:
- чувство дома, чувство уюта, когда оказываюсь в красном свете лаборатории;
- чудо возникновения фотографии на совершенно пустом до этого листе. Вся химия процесса давно ясна, а восторг – остается;
- зрители, кому я адресую снимки. Действительно, испытываешь восторг, кода ощущаешь, что снимок послание дошел до адресата.

В 1980 принят фотокорреспондентом в областную газету «Советское Зауралье». В 1982 году опубликовал первые работы газете «Советская Россия», и в этом же году был утвержден фотокорреспондентом газеты по зоне Урала и Западной Сибири.
С 1985 по 1987 заместитель заведующего отделом иллюстрации в московской редакции «Советской России». Жестокая школа отвечать за текущий номер, когда твое существование как человека не признается в принципе. Болен или влюблен, распадается семья или нет денег на жизнь – газету это не интересует. Есть текущий номер. Принцип простой – умри, но сделай. Жестокая школа, но кто ее прошел – окрестился в настоящие журналисты.

1990-1993 – учеба в Германии. С этого же времени начал публиковаться в различных европейских изданиях, среди них «Stern», «Financial Times».

В 1999 году – победитель фотоконкурса в AWO BAYERN (Германия).

С 2005 началось сотрудничество с Баварским издательством «Groh», которое выпустило 2 календаря с моими снимками и 6 моих книг.

Первая персональная фотовыставка прошла в 1989 году в замке князя и княгини Вальдек (Германия) по их инициативе.

Следующая выставка состоялась в 1991 году в городе Химмелькрон по инициативе мэрии города в помещении протестантского собора.

В 1992 году Сберегательный банк Германии и организация Arbeiterwohlfahrt организовали из моих работ международную передвижную выставку, которая демонстрировалась в Европе и Соединенных Штатах».

О творчестве: «Нет другой такой профессии; да и профессия ли журналистика?
Многие коллеги считают, что она больше способ жизни, чем работа. Между нами говоря, это корреспонденты должны бы платить газетам гонорары за возможность писать для них: благодаря своему изданию пишущие и снимающие могут посмотреть мир, познакомиться с удивительными людьми, обогатиться новыми знаниями, стать глубже, умудренней, человечней.

Самое важное, что дарит журналистика своим адептам, – встречи. Причем каждая из них на какую-то толику изменяет журналиста, шлифует или вообще заново формирует его миропонимание. Журналист постоянно развивается, он не в состоянии игнорировать информацию, добытую в командировках, а вынужден ее перерабатывать – хотя бы затем, чтобы «отписаться» по последнему выезду. И эта информация меняет его, хочет он того или нет.

Что-то очень похожее происходит и с фотографами. Каждый, кто серьезно относится к своему ремеслу, лишь подтвердит, сколь сильно влияют на нас наши же фотографии. Каждый снимок, которому фотограф отдает себя, всегда целая история».

 

У каждого человека свои мотивы, чтобы взять фотокамеру в руки и начать щёлкать налево и направо. Кто-то намертво очарованный морскими закатами, тратит километры плёнки или гигабайты памяти, чтобы задержать солнце на небе. У кого-то глаза разъезжаются от счастья, и начинается икота, когда удаётся отснять красивые прямые и кривые, образующие собой геометрическую картинку. Кому-то непременно надо всунуться в самое пекло, быть подстреленным, пролежать месяц в больнице, зализывая пулевую дырку где-нибудь на заду, чтобы потом показать своими карточками (и задом), как оно на самом деле было. А есть и такие, кто раз глянул в объектив для макросъёмки и с этого моменты был потерян для семьи: теперь все свободное время он снимает кузнечиков, а если повезёт, то бабочек.  Иные, фотографируя забывают о своих внутренних проблемах, другие до единого! – снимают не для себя, а для своего зрителя. Фотография без показа нонсенс, мы все мечтаем о персональной выставке, о календаре с нашими работами, а если очень-очень-очень-очень (и ещё 33 раза очень) повезёт – о своей книжке. Фотография, как видимо и другие виды искусства, - это послание художника зрителю. Он силится что-то сказать о накипевшем, а зритель должен догадаться, о чём не спится фотографу. Чем выразительнее снимок, тем отчётливее это послание. То есть должны присутствовать пара вещей, чтобы оно дошло до адресата: внятный язык (чтобы поняли) и чтоб было за душой за душой хоть что-нибудь сказать.
Объемлющая теория фотографии получилась, не правда ли?

Какой чёрт толкает меня к камере? Сейчас скажу – будите смеяться: я снимаю людей, потому что люблю их. Редкая банальность, знаю. И рад бы сказать по-другому, но нет иных слов, эти – самые верные как ни крути. Все до единого герои этой книги  - золотой фонд российской нации, хотя большинство из них без титулов, да и вообще неизвестные никому люди. Вот они-то и есть настоящие русские, люди, в которых сосредоточены такие человеческие качества, которые Европе и не снились, а там народ, поверьте, очень даже неплохой.

Я искал таких людей всю свою фотографическую жизнь, а заочно был давно с ними знаком. Знаете, кто познакомил? Василий Шукшин. Он так ароматно описал их в своих рассказах, мне же удалось разыскать этих людей в жизни.

Встреча с героями фотографий всегда необычное событие. Так ведь не бывает, чтобы фотограф отснял материал и как огурчик вернулся обратно. Люди, которых он снимал меняют фотографа, желает он того или нет. Человек с фотокамерой учиться новым для себя вещам, он получает возможность взглянуть на мир чужими глазами, при этом открываются такие потрясающие вещи, что человек, не захлопнутый в своих представлениях намертво, приезжает из командировки уже немного (а бывает – и много) другим. Это нескончаемая школы жизни, надо быть чертовски благодарным фотографии за такую науку.

Награда журналисту за его ломовой труд – общение с героями его снимков. Награда, правда, иногда приобретает неожиданные формы.

Представьте себе: Новосибирск, январь, лёгкий морозец – минус 22 по Цельсию. В жилищно-коммунальной конторе (бесценный источник информации!) узнаю много интересного о жильцах одного очень любопытного дома по улице Российской. Кто чем дышит, у кого где тонко, кто кому кем приходится, кто с кем живёт, - всё они знают! ЖЭКовцы немного разочарованы тем, что журналист не ищет ни коммунистов, ни академиков, ни Героев труда, а надо ему видите ли, бабушек-подружек. Ну и тема! Да это же самые зловредные существа по подъездам, первые жалобщицы по поводу и без повода, разбирай потом их каракули, да ещё и реагируй на них. Хотя, вообще-то, есть и невредные, вот хотя бы Вера Веровна и Лида Лидовна (прозвища у них такие). Эти ничего, эти хорошие, подружки – не разлить водой. В гости? К ним? А чего там делать - бабки и бабки. Ну ладно, пойдёмте.

Снимал я подружек, может, целый час. Как только наведу на них объектив, Веру Веровну и Лиду Лидовну как подменяют. С древности сидит у них в голове штамп: если фотографироваться, то "сурьёзно" и чтобы рука на плече. Без камеры общаться - замечательные бабушки, хохотуньи, отсроумные, сибирская речь - вкуснятина. А как наведёшь объектив - обе стекленеют. Господи, что делать? Взял в отчаянии и сказал: "Бабушки, поговорите, что ли, о дедушках!" Бабах! И сделал этот снимок. Чутьё мне шепчет: "Беги быстро к коллегам в газету, прояви плёнку, чую, хорошая карточка!" А между тем мороз усилился, уже минус 31. Перемотал плёнку в кассету и засунул её под рубашку. Так и приехал в лаботлаторию, ни жив, ни мёртв, нос как у алкоголика, но негатив довёз в целости. На следущий день, продолжая очерк о доме по Российской, заглянул к старушкам и подарил карточку. Бабушка Вера посмотрела на неё, прыснула в ладошку, стукнула меня кулачком по груди и воскликнула: "У, чёртов фотограф!" Это самый сильный комплимент, который мне когда-либо доводилось слышать. Ну... ладно, пусть чёртов фотограф. Бабе Вере виднее

"Зачем?" я фотографирую

 

Каждый фотограф, с кем бы я ни говорил, ведет профессиональный отсчет от своей первой фотокамеры. У меня же получилось наоборот: камеру я получил в восемь лет, а вот к фотографии приобщился на год раньше. Человек, заменивший мне отца, мамин брат, работал фотографом. Мать часто сплавляла меня Ефиму, когда вынуждена была работать сверхурочно. Кто прошел "мокрую фотолабораторию", пойме-коллегу с первого слова: сульфит. Его запах, запах фиксажа, запах гидрохинона и ацетатной пленки – запахи моего детства. Еще толком не соображая, что делает дядька, я кожей впитывал жизнь трех кювет под красным фонарем. Ефим был творческим человеком, уже через несколько лет выдвинувшимся в ведущие портретисты Южного Урала. Он и подарил мне на восьмилетие среднеформатную мыльницу "Этюд". Мало кто помнит эту камеру, но вот была такая сто лет назад. Дядька уже тогда, в моем щенячестве, начал формировать художественный вкус "племяша" (не специально, больше от желания поговорить в темноте за печатью снимков). Что запало из тех лет в голову, так и залегло на дне, пока вдруг не стало востребованным.

 

Мой досихпорошний восторг от фотографии имеет несколь ко причин. Первая и главная из них: чувство дома, чувство уюта, когда оказываюсь в красном свете лаборатории. Потом – восторг от чуда возникновения фотографии на совершенно пустом до этого листе. Вся химия процесса давно ясна, а восторг – остается. Третья – зрители, кому я адресую снимки. Действительно, испытываешь восторг, когда ощущаешь, что снимок-послание дошел до адресата.

 

Все эти восторги мне довелось испытать еще в детстве. В затемненном туалете хрущевки (а где же еще?) пришел восторг, когда в проявителе вырисовалась первая удобоваримая карточка от контактной печати с бхб-негатива от "Этюда", А когда снимок был подарен соседке, пришел восторг от благодарного зрителя. Так и зацепило.

 

В 12-летнем возрасте меня усыновила фотостудия "Луч" челябинского Дворца пионеров. Ее руководитель Виктор Муршель был, как я сейчас понимаю, средним фотографом, но зато каким педагогом! Он учил нас пить водку и при этом не становиться алкоголиками; он познакомил с принципом действия презерватива (он, а не улица); он таскал нас в походы по всем Уральским горам, он делал из мальчишек мужчин, а из девчонок богинь. Он показывал нам, как нужно зарабатывать деньги на фотографии, не продавая при этом себя. И он прививал, оттачивал, отшлифовывал наш художественный вкус, объяснял суть светописи, учил благоговению перед фотографией, устраивал жесточайшие, с высмеиванием пошлятины, разборы свежих работ, выгонял на ежедневную съемку, обзывал ленивыми бездарями и (ч)удаками… Но и фонтанировал радостью и гордостью, когда нам удавалось снять что-то приличное.

 

В тринадцать лет меня утвердили внештатным корреспондентом тракторозаводской многотиражки "За трудовую доблесть". До сих пор непонятно, как я тогда не лопнул от гордости. Начал снимать для газеты. Какая разница, что она была совсем крохотной, зато многое и позволялось: например, публиковать художественную фотографию – это в газете-то!

 

Окончив Челябинский политех, начал работать в городе Курган. Там же был приглашен в областную партийную газету фотокором и начал колесить по зауральским весям, снимая доярок и сварщиков, участковых и завязавших алкоголиков, ставших орденоносцами. Четыре года смотрел на жизнь через окуляр камеры, пока меня не раскопала "Советская Россия", легендарная газета того времени, газета Михаила Ненашева. Впервые оказавшись в московской редакции, ходил по ее коридорам, принюхивался к запахам, видел вживую Чикина, Яковенко, Кривцова, Ларионова, Боровика, Богданова, Шина – и дурел от восторга. Пару лет проработал фотособкором газеты по Уралу и Сибири и в 1985 году был переведен заместителем заведующего отделом иллюстрации в саму столицу. Тут газета и дала мне, как говорят, прочухаться. Одно дело снимать и писать "на себя", совсем другое дело – отвечать за текущий номер. Жестокая школа, когда твое существование как человека не признается в принципе. Болен или влюблен, распадается семья или нет денег на жизнь – газету это не интересует. Есть текущий номер. Принцип простой – умри, но сделай. Жестокая школа, но кто ее прошел – окрестился в настоящие журналисты.